Другой мечник покачал головой.
– Мы не собираемся преследовать Сципио?
– Его имя не Сципио, – тихо сказала Наварис. – Это Тави из Кальдерона. – Она сделала резкое движение, ударив Исану по щеке тыльной стороной ладони со страшной силой, так, что сбила мать Тави на пол.
Ладонь Тави сжалась на рукояти меча, но он не поддался внезапному порыву гнева и остался стоять спокойно, скрытый в глубокой тени, отбасываемой небольшими магическими лампами.
– И нам не потребуется преследовать его, – тихо промурлыкала Наварис. – Он сам придет к нам.
Всё шло как по маслу, и это заставляло Амару нервничать.
Вечерняя и утренняя практика под управлением Гая резко усилили способности Амары по установке завес. Это было не столько новое знание, а новый взгляд на известные методики.
Гай, казалось, обладал инстинктивной способностью выделять сильные и слабые стороны в волшебстве и показывал как применять её лучшие грани таланта по новому.
К тому времени, когда солнце стояло высоко, Амара уже умела держать завесу около десяти футов в поперечнике и при этом тратила усилий чуть больше чем на полет.
– Великолепно, – сказал Гай, улыбнувшись. – Мне кажется, что вашим учителем магии воздуха был Маэстро Виркани.
– Да, – Амара вернула улыбку. Она даже не мечтала управлять такой большой завесой с такой, сравнительной, легкостью. – Да это он. Он был невысокого мнения о моих способностях, за исключением полетов.
– Мелочный старый козел, – пробормотал Гай подавляя кашель. – Он приверженец школы мысли, которая считает, что любое использование магии фурий должно ограничиваться только известными способами, поэтому нет никакой нужды учить различным подходам к решению задачи, поскольку известный способ самый лучший.
– Я никогда не думала о свете как о чем-то, принадлежащем к магии воздуха, – сказала Амара. – Только для создания линзы для дальновидения. Я могу целый день держать под контролем такую магию.
– В управлении фуриями воображение не менее важно, чем концентрация, – слабо прошептал Гай. – Имейте это в виду, когда пробуете новые трюки, графиня. Воображение. Различные способы визуализации вашей цели. Меня совсем не удивит, если в итоге у вас откроются вполне приличные способности к управлению погодой, стоит только захотеть.
Амара удивленно моргнула.
– В самом деле?
– Несомненно.
Бернард пробормотал:
– Немного ветра, чтобы унести отсюда всех этих насекомых, было бы очень кстати. Он прищурился сквозь траву на патрулируемый район. – Я все еще не уверен, что мы не должны действовать ночью.
– Конечно, мы должны действовать ночью, – сказал Амара. – Именно этого они и ожидают от тех, кто попытается проникнуть через пикеты. Они выставят больше людей в дозоры, и они будут более бдительными, но если мы попытаемся проскользнуть днем, люди будут менее внимательны и, скорее всего, будут отвлекаться.
Бернард нахмурился и кивнул.
– Но зато у них будет отличное освещение для стрельбы, если один из них нас заметит.
– А у нас будет достаточно света для бегства, или ты предпочитаешь бежать по незнакомой местности впотьмах?
Рот ее мужа кисло скривился.
– Я полагаю, нет никакого хорошего способа.
– Точно,- пробормотал Гай устало.
Бернард кивнул.
– Тогда сейчас ничем не хуже, чем потом.
– Ладно, – вздохнула Амара.
Бернард взялся за носилки Гая и кивнул Амаре. Затем он прикрыл глаза, и земля под её ногами на миг вздрогнула, легкий толчок, едва уловимое движение. Мгновение спустя он повторился в ритме сердцебиения спящего человека.
Амара обратилась к Циррусу и почувствовала, как свет вокруг них изменился, будто проникая через тонкую вуаль. Все, что вне завесы выглядело размытым, цвета перемешивались и накладывались друг на друга, очертания предметов расплывались, превращаясь в бесформенные цветные сгустки.
В этом заключалось отличие завесы, созданной фурией ветра, от тех, что создавались с помощью древесных фурий. Древесные завесы прятали и скрывали, до тех пор, пока рядом были тени и растения, формой которых можно было манипулировать.
Воздушной вуали эти условия не требовались, но сквозь нее могло проникнуть лишь ограниченное количество света, поэтому мир вне завесы был виден как будто через мутное стекло или толщу морской воды.
– Туда, – тихо позвала Амара. – Бернард?
– Готов, – отозвался он.
И они направились к пикетам противника, с Амарой во главе. Был почти полдень, когда они достигли края болот, там, где земля начинала подниматься. Амара постаралась затаить дыхание, когда они подошли к первым скрытым пикетам.
Они проскользнули достаточно близко, чтобы уловить запах дыма от костра и аромат свежеиспеченного хлеба. Желудок Амары практически выпрыгивал от предвкушения, и даже Гай выглядел немного задумчивым.
Продвинувшись еще на несколько шагов, Амара увидела собак, крупных поджарых зверей, за пределами лагеря. Они развалились на солнцепеке, сонные, по всей вероятности попав под воздействие медленного колдовского пульса фурии земли Бернарда.
А потом они миновали форпост, и никто их не заметил.
Второй наблюдательный пост миновали тем же образом. Они шли медленно, прячась за деревьями от наблюдательной вышки, и никто, похоже, их не обнаружил. Они сохраняли тот же медленный, осторожный темп в течение нескольких сотен метров всю дорогу в гору, по благодатной сухой и твердой земле.
Всё было слишком просто, не так ли? Амара видела десятки путей, чтобы всё шло не так, но ничего не происходило. Что-то должно было пойти не так, как надо. Что-то всегда шло не так, как надо. Но ничего не происходило, и это раздражало ее.