Арнос, всё ещё в своей шёлковой мантии, спокойно подошёл к ним, окружённый телохранителями. Он встал над Тави, с холодной улыбкой удовлетворения на лице.
– Вот теперь мы знаем, как вашему якобы доблестному Легиону удалось продержаться так долго против настолько превосходящих сил канимов, – тихо сказал он. – Ты был в сговоре с ними всё время, Сципио.
– Это неправда, – зарычал Тави. – И вы это знаете.
Арнос обвёл рукой окруживших их Рыцарей Воздуха.
– Я не знаю ничего подобного. Вы встречались с одним из канимских офицеров, и у меня больше дюжины свидетелей, которые это подтвердят. Кроме того, вы вступили в переговоры с врагом вопреки моему приказу избегать любого намёка на слабость или отсутствие решительности с нашей стороны.
Арнос вздернул подбородок, глядя на Тави.
– Я не получаю никакого удовольствия, делая это, Руфус Сципио. Но я отдаю вас под арест за отказ от исполнения приказа старшего по званию офицера во время боевых действий. Вас доставят до ближайшего форта и будут держать там до тех пор, пока по вашему делу не будет созван военный трибунал.
Тави молча смотрел на Арноса, ошеломленный услышанным, проклиная себя за беспечность. Он предупредил Макса о том, что Арнос пошлет наблюдателей в это место. Он должен был догадаться, что Арнос уже давно наблюдает за ним, возможно, с помощью нескольких Рыцарей Воздуха, прикрытых завесой.
Он воспользовался шансом и потерпел крах.
Он провалился.
– Наварис, – сказал Арнос, – Возьмите заключенного под арест.
Злобные огоньки, которые ни с чем нельзя было спутать, танцевали в его глазах.
– Найдите место, где его можно будет держать под стражей, пока нам не представится время, чтобы судить его за измену.
Валиар Маркус взглянул на молодую мать, приближающуюся к нему от группы заключенных. Она заметила его отличающийся от остальных шлем центуриона с алым гребнем или жезл, который он нес, как символ его ранга и направилась к нему, сопровождаемая молодым легионером.
Невзрачно одетая женщина, очевидно потрясенная, тем что молодой человек готов был применить силу, посмотрела на Маркуса наполовину стыдливым, наполовину умоляющим взглядом, когда он поспешил к ней.
– Центурион, – сказала она.
Она присела в подобии реверанса, наверное, лучшего, какой она могла сделать, учитывая маленькую дочку, которую она несла на своем бедре. Ребенок молчал, ее голубые глаза были широко открыты.
– Никто не говорит с нами. Никто не говорит нам, когда мы сможем вернуться домой.
Маркус свирепо смотрел на нее какое-то время, но это была пустая попытка. Молодая женщина не собиралась отступать.
– Мэм, – произнес Маркус, – Я вынужден попросить вас вернуться на свое место к другим заключенным.
– Я никуда не пойду, пока не услышу ответы, – тихо сказала она.
– Нет, мэм, пойдете, – ответил Маркус. – Для вашей же безопасности.
Женщина сжала челюсти в отчаянии.
– Я не понимаю, что вам еще нужно от нас, центурион. Никто из нас не применял и не собирался применять оружие против Легионов. Никто из нас не знает ничего, чего бы вы не выяснили несколько часов назад. У нас нет причин находиться здесь, даже учитывая то, что этот молодой человек до сих пор кропотливо выясняет, есть ли среди нас граждане…
Ее голос затих и на ее лице застыла хмурая задумчивость, внезапно сменившаяся маской страха.
Маркус почувствовал, как костяшки пальцев сжали жезл и только треск ломающегося дерева дал ему понять, что он ненароком вызвал фурию, увеличившую силу его рук.
Он видел этот взгляд у других женщин, в других местах и он ненавидел его.
– Мэм, – отчетливо произнес Маркус. Он указал жезлом на других заключенных, – Идите и сядьте там. Сейчас же.
Она какое-то время беспомощно смотрела на него. Затем быстро вздохнула и сказала:
– Меня зовут Эстеллис. – Ее руки обняли ребенка. – Это моя дочь Эстара.
Маркус резко отвернулся, услышав это. Вороны бы побрали всё это! Он не желал знать ни эту женщину, ни ее имени, ни, да помогут ему великие фурии, имени ее ребенка. Их смертный приговор уже был подписан. И в этом была и его вина. Их кровь окажется на его руках. Возможно, буквально. Он не хотел знать их имена.
Какая-то часть его не могла испытывать ничего, кроме презрения к собственному страху. В конце концов, это он навел сенатора на мысль приказать капитану убить другого алеранца. Он предположил, что Арнос ухватится за возможность сделать это, как только будут взяты пленные из легиона восставших рабов.
Он полагал, что приказ коснется не более чем одного-двух десятков вражеских солдат. Смысл был в том, что, как думал Маркус, капитан не пойдет на компромисс.
Маркус заставил себя снова взглянуть на Эстеллис и ее дочь Эстару и тех, кто стоял за ними: сотни свободных людей Отоса. Дюжины семей. Женщин. Детей. Стариков.
Как вообще мог Арнос рассматривать столь чудовищную возможность?
Потому что ты предложил ее, глупец.
Молодая женщина… Эстеллис глядела на него, ее лицо побледнело. Она не позволяла себе расплакаться, безусловно из-за дочери, которая сонно прильнула к ней, но глаза ее блестели.
– С-сэр… – тихо сказала она. – Дети голодны.
Вороны бы побрали Арноса, злобно подумал Маркус.
Вороны бы побрали и сожрали его целиком.
Всё еще была надежда. Антиллус Крассус не спеша убеждался в том, что среди пленников нет граждан. Маркус, возможно, не понял бы этого, если бы не работал рядом с молодым человеком на протяжении последних двух лет, но всё говорило о том, что молодой Трибун тянет время.
Крассус не стал бы делать этого по собственной инициативе. Он был исполнительным до умопомрачения и всегда работал тихо, усердно и эффективно.