Фурия Капитана - Страница 66

Он пытался разобраться в своих мыслях и чувствах, но еще больше запутывался.

Исана была его матерью. Его отец был убит, и его враги, вероятнее всего, все еще были на свободе. Должен ли он чувствовать гнев на того, кто забрал у него отца?

Ему казалось, что он должен, но до сих пор его не чувствовал. В преданиях молодой человек в подобном положении должен был дать клятву отомстить и с мрачной решимостью отправиться карать убийц отца.

Вместо этого он просто оцепенел. Слишком многое произошло слишком быстро. Эмоции Исаны, когда она рассказала ему о его отце… были слишком мучительными.

Он впитывал их, как человек, умирающий от жажды, несмотря ни на что, но нельзя сказать, что это его сильно потрясло. Возможно, это странно безмятежное отсутствие эмоций было просто результатом чрезмерного воздействия, подобно звону в ушах в тишине, наступившей после грохота боя.

Он почувствовал горе, сожаление и беспокойство своей матери также отчётливо, как если бы они были его собственными. Он никогда прежде не чувствовал чужие эмоции так ясно – даже эмоции Китаи.

Он недоумевал, почему его восприятие так усилилось, когда они исходили от Исаны. Прежде он мог лишь представить себе её добрые намерения, её страхи, мотивы, побудившие её обманывать его и всех остальных все эти годы.

Теперь он знал. Он знал, что она действовала из любви и отчаяния, выбрав единственный способ, которым могла защитить его. Он знал, как сильно она любила Септимуса и как жестоко его смерть ранила её.

Он знал, как сильно она любила его. Когда она наконец заговорила с ним об этом, она сказала ему правду, целиком и полностью, и не только словами, но открыв ему сердце и душу. Он это знал. Не осталось абсолютно никакого места для сомнений.

Она никогда не будет сожалеть о том, что она сделала. В её словах были извинения за боль, которую он претерпел за все те годы, сожаление, что ей пришлось так поступить; но она никогда не будет в этом раскаиваться.

Теперь Тави это знал. Она сделала всё, что считала правильным и необходимым. Он мог либо отнестись к этому с уважением, либо иметь к ней претензии всю свою жизнь.

Он потёр ноющую голову. Он устал. Вражда отнимает слишком много сил – сил, которые ему потребуются для более неотложных дел. Прошлое спокойно лежало в течение более чем двадцати лет. Может и ещё потерпеть.

Будущее было полно жутких превратностей. Оно может подождать. Оно всегда ждёт.

На карту поставлены жизни, здесь и сейчас.

Тави скрипнул зубами с досады и уставился на дверь из железных прутьев. На самом деле это не препятствие. Он, возможно, смог бы собрать достаточно сил, чтобы сорвать дверь с петель.

Эта мысль была неким первобытным побуждением, но казалась немного чрезмерной. Чтобы вскрыть замок, потребуется не больше минуты или двух, и побег в любом случае будет куда тише и незаметнее.

Проблема в том, что дверь не была ему помехой. Его удерживал закон. Тави мог бы приказать Цирилу освободить его, но это подразумевало нарушение ряда законов, и могло иметь для него последствия в долгосрочной перспективе.

Отнюдь не гарантировано, что просто крови наследника Гая Секстуса было бы достаточно, на самом деле, чтобы дать ему власть Принцепса, наделяющую Цирила правом на такие действия. Не было никакой гарантии, что Гай признает его – и даже если бы признал, не было никакой гарантии, что Дом Гая удержит Корону.

Он не осмелился попросить у Цирила многого ради собственного блага. Он не сказал Цирилу ничего о своих планах. Он даже, фактически, не попросил о сотрудничестве любого рода.

Если дела пойдут плохо, и Цирил позже будет допрошен дознавателями, он сможет честно сказать, что не помогал Тави бежать, и понятия не имел, куда тот идёт и что делает.

Куда, вороны побери, делся Эрен?

Ждёт темноты, конечно. Будучи в клетке, Тави не мог определить, где солнце. Он потянулся, вздохнул и улёгся, пытаясь уснуть.

Многие солдаты научились немедленно засыпать в любую свободную минутку – но у офицеров редко выдавалось свободное время, и Тави не смог освоить этот приём. Он лежал два часа, погрузившись в свои мысли и дожидаясь заката, пока ему, наконец, не удалось начать дремать.

Естественно, в этот же миг пришёл Эрен. Звуки шагов приближались к двери камеры, и Тави сел, свесив ноги с койки.

К тому времени, как они коснулись каменного пола, дверь загремела и открылась, и в дверях появился юный курсор с рыжеватыми волосами, одетый в простую и добротную дорожную одежду, со связкой одежды под мышкой. Он бросил её Тави.

Тави, не теряя времени, скинул форму и облачился в ничем не примечательную гражданскую одежду.

– Проблем не было?

– Пока нет, – сказал Эрен. Он потряс довольно большой, и на вид довольно тяжелый, кошёлек на поясе. В нём зазвенело. – Я бы никогда не подумал, что у Цирила столько денег.

– Купеческая семья. У них много связей в Сенате.

Тави закончил одеваться, остановился на мгновение, чтобы оглядеться, а затем разложил свою форму на койке так, будто он все еще спал там.

– Вот так.

Эрен фыркнул.

– Это породит интересный слух, или два.

Тави усмехнулся.

– Не обижусь. Как насчет гвардейцев?

Эрен снова встряхнул кошельком.

– Две девочки, которые работают у мадам Цимнии, заставят их изрядно отвлечься. Мы могли бы проломить стену кайлами, и они ничего не заметят.

Тави издал лёгкий вздох облегчения.

– Хорошо. Я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал из-за этого.

– Ночь ещё только началась, – сказал Эрен.

Когда Тави оделся, Эрен бросил ему длинный тёмный плащ с глубоким капюшоном, похожий на его собственный. Они накрылись капюшонами и вышли из камеры. Эрен запер её за ними. Они покинули здание штаба через заднюю дверь и поспешили прочь по тёмным улицам.